САТИРА ПЕРВАЯ
Что за причина тому, Меценат, что, какую бы долю
Нам ни послала судьба и какую б ни выбрали сами,
Редкий доволен и всякий завидует доле другого?
«Счастлив купец!» — говорит отягчаемый летами воин
Чувствуя, как у него все тело усталое ноет.
И отвечает купец-мореходец, бросаемый бурей:
«Воин счастливей меня! Еще бы! лишь кинется в битву.
Час не пройдет — иль скорая смерть, или радость победы!»
Хвалит удел мужика законник, опытный в праве,
Слыша, как в двери к нему стучится чем свет доверитель.
Ну, а мужик, для суда оставить село принужденный,
В город шагая, одних горожан за счастливцев считает!
Этих примеров не счесть: толкуя о них, утомится
Даже и Фабий-болтун! Итак, чтоб тебе не наскучить,
Слушай, к чему я веду. Представь-ка, что бог им предложит:
«Вот я! исполню сейчас все, чего вы желали!
Ты, воин,
Будешь купцом; ты, ученый делец, земледельцем!
Ступайте, Те сюда, а эти туда, поменявшись ролями!»
Нет, смотри: не хотят! А ведь счастье у них под рукою.
После этого как не надуть и Юпитеру губы,
Как не воскликнуть ему во гневе своем справедливом,
Что никогда с этих пор к людским он не склонится просьбам?
Впрочем, начал я речь не затем, чтоб потешиться шуткой!
Правда, порою не грех и с улыбкою истину молвить:
Так ведь и школьный учитель, привлечь желая питомцев,
Пряники детям дает, чтобы азбуке лучше учились;
Но — мы в сторону шутку; поищем чего поважнее.
Тот, кто ворочает землю упорной сохою, и этот
Лживый шинкарь, и солдат, и моряк, проплывающий смело
Бездны сердитых морей,— все одним утешаются в мыслях:
Тем, что за все злоключенья, какие они испытали,
Будет наградой им полный амбар и спокойная старость.
«Так,— для примера они говорят,— муравей работящий
Даром что мал, а что сможет, ухватит и к куче прибавит:
Думает тоже о будущем он и беды бережется.
Да! но лишь год, наступающий вновь, Водолей опечалит,
Он из норы ни на шаг, наслаждаясь разумно запасом,
Собранным прежде; а ты? А тебя ведь ни знойное лето,
Ни зима, ни огонь, ни моря, ни железо не могут
От барышей оторвать: лишь бы не был другой кто богаче!
Что же в том пользы тебе, что украдкой от всех зарываешь
В землю ты серебра или злата тяжелые груды?..
«Стоит почать,— говоришь ты,— дойдешь до последнего асса».
Ну, а ежели их не почать, что за польза от кучи?
Пусть у тебя на гумне хоть сто тысяч мешков намолотят;
Твой желудок не больше вместит моего!
Ведь когда бы
Ты в караване рабов тащил плетенку с хлебами,
Все же в прокорм получил бы не больше любого другого:
Что же за нужда тому, кто живет в пределах природы,
Сто ли вспахал десятин он иль тысячу? —
«Так! да приятней
Брать из кучи большой!» —Поверь, все равно, что из малой,
Лишь бы я мог и из малой взять столько же, сколько мне
нужно! Что ж ты огромные житницы хвалишь свои?
Чем их хуже
Хлебные наши мешки?.. А если б тебе довелася
Нужда в одном лишь кувшине воды, ты разве сказал бы:
«Лучше в большой я реке зачерпну, чем в источнике этом!
» Вот оттого и людей, которые жадны не в меру,
С берегом вместе бурливый Авфид унесет и потопит!
Кто же доволен лишь тем немногим, что нужно, ни в тине
Мутной ведал не черпнет, ни жизни в волнах не погубит!
Очень много людей твердят, опьяняясь корыстью:
«Мало нам, «гало всего! ведь нас по богатству лишь ценят!»
С этими что толковать! Пускай их мучатся вволю!
Был же в Афинах «дни скупец, богатый и гнусный —
Он презирал людскую молву, говоря о гражданах:
«Пусть их осветит меня, говорит, во зато я в ладоши
Хлопаю дома себе, как точу, на сундук свой любуясь!»
Так вот и Тантал сидел в воде, а вода убегала
Дальше и дальше от уст... Чему ты смеешься?
Лишь имя
Стоит тебе изменить,— не твоя ли история это?..
Так ведь и ты над деньгами проводишь бессонные ночи,
Их осужденный беречь как святыню; любуешься ими.
Точно картиной какой! А знаешь ли деньгам ты цену?
Знаешь ли, деньги на что? Чтоб купить овощей, или хлеба,
Или бутылку вина, без чего обойтись невозможно.
Или приятно тебе, полумертвому в страхе, беречь их
Денно и нощно, боясь и воров, и пожара, и даже
,
Собственных в доме рабов, чтоб они, обокрав, не бежали!
Нет! Пусть лучше меня минует такое богатство!
Если когда лихорадки озноб ты почувствуешь в теле
Или другая болезнь к постели тебя приневолит,
Будет ли кто за тобою ходить и готовить припарки
Или врача умолять, чтобы спас от болезни и снова
Детям, родным возвратил? Ни супруга, ни сын не желают!
Ну, а соседи твои и знакомые, слуги, служанки?
Все ненавидят тебя! Ты дивишься? Чему же? Ты деньги
В мире всему предпочел,— за что же любить тебя людям?
Если ты хочешь родных, без труда твоего и заботы
Данных природой тебе, и друзей удержать за собою,—
Тщетны надежды твои: с таким же успехом осленка
Мог бы ты приучать к ристанью на Марсовом поле! Полно копить!
Ты довольно богат; не страшна уже бедность!
Время тебе отдохнуть от забот; что желал, ты имеешь!
Вспомни У ми дня горький пример; то недлинная повесть.
Так он богат был, что деньги считал уже хлебною мерой;
Так он был скуп, что грязнее любого раба одевался,
И — до последнего дня — разоренья и смерти голодной
Все он боялся! Но вот нашлась на него Тиндарида:
Девка, которую сам отпустил он из рабства на волю,
В руки топор ухватив, пополам богача разрубила!
«Что ж ты советуешь мне? чтоб я жил как какой-нибудь Невий
Или же как Номентан?» — Ошибаешься! Что за сравненье
Крайностей, вовсе не сходных ни в чем! Запрещая быть скрягой,
Вовсе не требую я, чтоб безумный ты был расточитель!
Меж Танаиса и тестя Визельева есть середина!
Мера должна быть во всем, и всему есть такие пределы,
Дальше и ближе которых не может добра быть на свете!
Я возвращаюсь к тому же, чем начал; подобно скупому,
Редкий доволен судьбой, считая счастливцем другого!
Если чужая коза нагуляет полней себе вымя,
То уж и тут человек от зависти сохнет и чахнет.
Все он глядит не на тех, кто бедней, а на тех, кто богаче,
Хочет сравняться с одним, с другим, а с третьим не может!
Так, когда на бегах колесницы летят из ограды,
Только вперед возницы глядят, за передними рвутся,
А до отставших, до тех, что в хвосте, им нет уже дела.
Вот оттого-то мы редко найдем, кто сказал бы, что прожил
Счастливо жизнь, и, окончив свой путь, выходил бы из жизни,
Точно как гость благодарный, насытясь, выходит из пира.
Но уж довольно: пора замолчать, чтобы ты не подумал,
Будто таблички украл у подслепого я у Криспина!